Bagirka 19 июн 2011, 07:23
Писать Давиду от руки Арминэ все-таки не решилась. Она подумала, что лучше всего будет распечатать текст на принтере. В случае чего всегда можно уйти в отказ. Но, поскольку на рабочем компьютере и в рабочей обстановке она вряд ли бы могла сосредоточиться, чтобы составить такой текст, ей пришлось накануне дома набирать его на своем мобильнике, чтобы переслать текстом себе на электронную почту, а на работе уж без проволочек распечатать и удалить из всех баз. В этом письме Арминэ прежде всего просила у Давида прощения за то, что ему, возможно, будет неловко и досадно после того, как он узнает, в чем суть ее послания. Она выражала уверенность, что Давиду все давно известно о ее чувствах к нему. Она утверждала, что надеется на его мужское благородство и способность не предавать огласке то, что касается ее просьбы. Она заверила, что прекрасно понимает все обстоятельства прошлой и нынешней жизни Давида и сознает все последствия своего шага. Она несколько раз повторила, что единственным мужчиной которого она любила и будет всю жизнь любить – был и останется он, Давид. Но, прекрасно понимая, что он не испытывает к ней ничего похожего, она тем не менее просила его стать ее первым мужчиной, потому что именно для него она так долго и верно себя хранила. Ей хочется посвятить свою девственность ему, - без всяких с его стороны обязательств. Она хочет как-то закрыть эту ситуацию, и разрешить ее тем или иным образом, чтобы избавиться от своего чувства и жить дальше. Она клятвенно обещает, что это будет тайной, известной только им двоим, и ни одна живая душа не узнает об их поступке. Она просит его не беспокоиться об огласке. Ни Агнесса, ни Седа, ни ее мать Стэлла, ни его родители, – никто ничего не будет знать. Она же, с чувством чего-то состоявшегося и завершенного, сможет, наконец, раскрыться для дальнейшей жизни. Таковы были мысли, высказанные ею в письме, но одному Богу известно, что на самом деле планировала эта очаровательная светловолосая головка...
Черт возьми! И почему именно во вторник! Этот дурацкий день, накануне выходного, который на этой неделе взяла Шэннон... она теперь неизменно приезжает ко мне с детьми в эти вечера. Я всегда рад видеть детей, да и против компании Шэннон я обычно ничего не имею, когда это уместно. Жаль, что у котенка дела здесь именно сегодня, а не в другой день. Но ничего не поделаешь, я не упущу возможности увидеть ее, наконец, хотя, признаться, это очень волнительно. Я чувствую, что мне будет непросто, но не могу пока понять, в чем именно. Меня не покидает ощущение, что я не хотел вообще когда-либо узнать о существовании этой женщины. Я жил спокойно и по-своему счастливо. Она же привнесла в мою жизнь некое чувство завершенности, о недостатке которой я понятия не имел. Мой взгляд на собственное будущее – ранее весьма четкое и предсказуемое, стал настолько неопределенным, что я почувствовал себя героем мыльной оперы, с которым в любой день может случиться нечто неожиданное и не обязательно приятное. Не будь Шэннон, котенок бы сделал меня необыкновенно счастливым, по крайней мере на время. Не будь котенка, я бы не был так расстроен и убит всей этой мелодрамой с Шэннон. Но поскольку Шэннон – это часть мира моих детей, я постоянно ловлю себя на мысли, что котенок – это скорее боль, чем счастье. Она написала, что уже закончила все дела и ждет меня в Старбаксе.
До окончания рабочего дня еще целый час. Потом мне придется потратить еще минут двадцать, чтобы доехать до этого Старбакса. Она объяснила, что выбрала заведение именно возле железнодорожной станции, чтобы, если вдруг что-то помешает нам встретиться, она была близко к поездам. Вот я уже написал ей, что выехал с работы. Вот я уже запарковался у Старбакса. На ватных ногах, слыша стук в собственных висках, я медленно направляюсь ко входу в кофейню. Уверен, что она, зная время моего прибытия и ожидая меня, неизменно следит за происходящим снаружи – благо две внешние стороны Старбакса абсолютно прозрачные. Оказавшись в Старбаксе, я окинул взглядом переднюю и левую часть помещения и, поняв, что котенка там явно нет, смело направился вправо. Уверен, что со стороны это выглядело так, будто я знал, куда идти. Конечно же, вон она. У правой стены, за маленьким столиком, уткнулась в книжку комиксов, держа одну руку на телефоне – в ожидании моих посланий.
Мне было достаточно одного мгновения, чтобы убедиться в полной достоверности всех моих ощущений. У меня все внутри будто обвалилось. Это было похоже на «до» и «после». Я понял, что жизнь моя вошла в некий необратимый процесс. Проскользнула даже юморная мысль сбежать, пока она меня не видит, но я, конечно, не сделал бы этого. Поздно, слишком поздно. Вот она подняла глаза от книжки и с недовольной миной, щурясь, смотрит наружу сквозь стеклянные стены. Потом, повернув голову, встречается со мной глазами. Я в нескольких шагах от нее, и я продолжаю движение. Она встает. Я раскрываю ей объятия для приветствия, но она, будто не заметив этого, просит меня вытащить из розетки зарядник к ее телефону, так как розетка находится с другой стороны стола. Я вытаскиваю, протягиваю ей провод и сажусь напротив, облокотившись на столе. Столик маленький, и наши лица в паре дюймов друг от друга. Ей даже пришлось слегка выпрямиться на стуле.
- Какой ты большой... – не меняя выражения лица, даже не улыбнувшись, произнесла она еле слышно.
- Шесть с половиной футов, крошка. - Я смотрю в ее лицо, классически совершенное, отточенное, дико привлекательное, и пытаюсь скрыть свой восторг.
Я смотрел на нее и понимал, что оба мы готовы ко всему сию минуту, ибо вся предваряющая часть любовной игры прошла у нас в переписке, и мы, вопреки опасениям, безумно нравимся друг другу в реале.
- А ты выглядишь лучше, чем на фотографиях, - лениво заметила она.
- Ага. Я знаю. Ты не пощиплешь меня за щечки, как обещала? – Я подставляю ей свое лицо, придвинувшись почти вплотную, и чувствую, наконец, ее бешено манящий запах.
- Это были не обещания, это были предупреждения. Но, во-первых, с твоей недельной щетиной у меня отпало к этому всякое желание...
- Я не бреюсь именно с тех пор, как ты пригрозила оттаскать меня за щечки. А во-вторых?
- А во-вторых, не здесь.
- Почему не здесь? – восклицаю я.
- Что ты разорался? – она наклоняется ко мне, и я чувствую, как ее колено под столом упирается в мое бедро.
- Разве я ору? – я зажимаю ее колено обеими ногами.
- Конечно. Почему ты такой шумный? – шипит она, и мне нравится, что она не отнимает колено.
- А что?
- Как «что»? На тебя обращают внимание!
- Я привык к этому, это не проблема. Так что? Как насчет пощипать? – мои бедра мерно покачивают ее ногу из стороны в сторону, и она совершенно не реагирует на это, словно происходит что-то обыденное и повседневное.
- Нет. Не здесь. Пошли отсюда!
- Но куда мы пойдем?
- Интересно, все американцы так глупы, или ты уникум. – И она стала копаться, складывая в сумку книжку, зарядник и телефон. – Ну что, поехали?
- Встань.
Она встала и уставилась на меня в ожидании того, что я сделаю то же самое.
- Повернись спиной.
- Что такое? Зачем?
- Делай что я говорю. Немедленно.
- Нет.
- Я должен посмотреть, выдержишь ли ты наказание.
- Выдержу, не волнуйся.
- Повернись, сейчас же! – мне действительно не терпится увидеть все ее изгибы и округлости.
- Не строй из себя идиота, и пошли отсюда, – выйдя из-за стола, она спокойно направилась к выходу, будто знала, где я припарковался.
Имея полную картину перед глазами, я, довольный собой, зашагал за ней, рассматривая ее сзади. Ладненькая малышка. Не к чему придраться. Она ниже меня на целый фут, но мне не привыкать.
- Сюда, крошка, - я показываю ей, где припаркована моя машина, и, набравшись смелости, шлепаю ее сзади.
Реакция не заставила себя ждать – я получил в ответ удар такой силы, что если бы не видел, кто и как это сделал, – решил бы, что это пинок.
- Ты такая сильная, когда сердишься...
- Имей в виду, я умею боксировать.
- Вот как...
- За что ты меня избил? – наигранно возмущаясь, восклицала она.
- «Избил»? Это была лишь маленькая демонстрация, крошка, – и я открыл ей дверцу машины.
Оглядевшись, она обнаружила детские сиденья в розовый цветочек и завизжала от восторга.
- Гляди-ка, какая прелесть!!! Для маленьких солнышек!!!
- Ну так что, - усевшись за руль, я не спешу включать зажигание, - будем, наконец, целоваться?
- Ты в своем уме – не видишь, напротив машина...
Я увидел, что в машине припаркованной нос к носу к моей, на пассажирском сиденье восседает старая азиатка.
- Эта телка? Да ей наплевать на нас, котенок!
- А мне не наплевать! Поехали отсюда!
Решив повести ее в «Темный Бар» и зная, что там не принимают к оплате ничего кроме наличности, я стал наматывать круги по кварталу в поисках банкомата.
- Что ты делаешь? – заносчиво осведомилась она, заметив, что мы раз за разом оказываемся на одном и том же углу.
- Ищу банкомат, котенок. Там, куда мы с тобой сейчас пойдем, принимают только кэш.
- Не теряй драгоценного времени, Принц, у меня есть деньги,- безапелляционно заявила Агнесса, и я наверняка согласился бы, будь на ее месте кто-то другой, но тут но почему-то заупрямился.
- Я не хочу, чтобы ты тратила деньги, котеночек. Но ладно, пойдем, а позже разберемся.
Бар находится в отдаленном и не самом благопристойном районе города, и улицы там обычно пустынны и плохо освещены. Но в то время, когда мы подъехали и вышли из машины, майское солнце все еще светило вовсю. Обняв за талию, я повел ее через дорогу к бару, и когда мы оказались на противоположном тротуаре, что-то – неожиданно для меня самого – заставило меня схватить ее в охапку так, что она повисла у меня на руках, и прильнуть к ее губам. Она ответила на мой поцелуй, но, услышав звук проехавшей машины, вдруг задергалась, вырвалась из моих объятий, назвала меня тупицей и, громко рассмеявшись, стремительно направилась к нише, где и был вход в бар. Довольный собой и результатом своего «эксперимента», явно обещавшим дальнейшую ее покладистость, я нагнал ее у входа и, поздоровавшись с черным вышибалой, мы вошли в бар через низенькую металлическую дверь.
Позвонив Агнессе вначале на домашний, затем на мобильный, и не застав ее по обоим номерам, Давид по обыкновению дернул левым плечом и с характерной миной на лице, которую можно было прочесть как «мое дело предложить, твое дело отказаться», продолжил бодро спускаться по лестничным пролетам к своей машине. Заметив рядом на уличной парковке машину Арминэ, он широко улыбнулся и стал искать глазами хозяйку. Однако, не обнаружив ее в зоне видимости, решил, что она зашла к землячкам по соседству, и спокойно направился к своему авто. Критически разглядывая пыльную машину, он все же вернулся к мыслям об Агнессе, и его рука потянулась было к телефону, но в последний момент вместо телефона из кармана был извлечен ключ от машины. Возгордившись этим своим «поступком» Давид принял самодовольное выражение лица и уселся в машину. Пристраиваясь на сиденье и орудуя проводками от всевозможных устройств, он продолжал думать об Агнессе. Ему нравилось о ней думать, говорить о ней, говорить с ней. Он чувствовал себя будто выше статусом в такие минуты. Ему очень нравятся ее ум, ее характер, ее манера говорить, ее темперамент, ее внешность, наконец! Будучи яркими представителями общего знака Зодиака, они легко понимали друг друга, и дружеские чувства были далеко не на последнем месте в их отношениях. Но самым привлекательным в Агнессе была для Давида ее сексуальная раскрепощенность. За свою многогрешную жизнь Давид повидал многое, и, разумеется, вряд ли кто-либо мог бы удивить его чем-то новым и невиданным. Просто в Агнессе сочетались все составляющие, которые Давиду приходилось раньше искать и находить в разных женщинах, чтобы чувствовать полноту сексуального жития-бытия. Впервые за всю свою жизнь Давид был рекордно моногамным в течение стольких лет, и ему это даже нравилось. Планка, на которую его подняли отношения с Агнессой, оказалась вне досягаемости тех женщин, которые были так или иначе доступны Давиду, и потому у него возникал к ним лишь чисто эстетический интерес, которым он с удовольствием и беззастенчиво делился с Агнессой при виде каждой смазливой мордашки или аппетитной фигурки. Не в состоянии выдерживать невиданное доселе напряжение неизвестности, он позвонил Агнессе снова.
- Мамы нет? – обратился Давид к ребенку, снявшему трубку, - где она?
- По делам, и сказала, что будет поздно – прозвучало в ответ.
- А вы что делаете? Уроки на завтра приготовили? – Давид начал свою обычную шутливую перепалку с детьми, которых, кажется, обожал всех поголовно.
- На завтра ничего не задали.
- Это тебе так кажется. Сейчас приеду – проверю. Понятно?
- Ага.
- Будет звонить мама – передай, чтобы срочно со мной связалась.
- Хорошо.
Обнаружив, что оставил дома папку с рабочими бумагами, Давид вышел из машины и вернулся в свою квартиру. Когда же он, держа в руках документы, возвращался из спальни к выходу, то увидел на полу вдвое сложенный лист бумаги, и понял, что его просунули в узкий проем под дверью. Наклонившись, Давид, с характерным для подобных ситуаций выражением смеси удивления, опасения и любопытства на лице, подобрал листок и стал изучать его содержание.
Разумеется, сказать, что это далеко не первое письменное признание в любви, которое получал Давид, - это ничего не сказать. Он сам не вел счета ни таким признаниям, ни женщинам, которые у него были. Более того, это не было для него первым предложением «сделать женщиной». Но впервые в жизни получал он нечто подобное от человека, находившегося столь далеко за гранью его сексуального восприятия. У Давида возникла «спасительная» мысль, что это, возможно, шутка, возможно, даже, шутка самой Агнессы – пусть и не самая удачная, и даже грязная, но вспомнив, что видел у здания машину Арминэ, Давид понял, что обмануть себя даже на время, чтобы собраться с мыслями, - не получится. Он не стал перечитывать письмо. Каждая фраза, и даже порядок, в котором они следовали, были ему до боли знакомы. Единственное, что теперь стояло у него перед глазами – это милое и невинное личико Арминэ, и он пытался сочетать эту картинку с тем, что он имел счастье только что прочесть.
- Вот это да! - вырвалось у него полушепотом.
Будучи джентльменом от природы, Давид с одной стороны не допускал мысли о том, чтобы пойти навстречу этой абсурдной просьбе запутавшейся в своих желаниях девушки. Но с другой стороны, он понимал, что если Арминэ будет настаивать, он вряд ли сможет отвертеться. Скандал катастрофически вероятен. А скандала Давид хотел бы меньше всего. Сложив листок бумаги обратно, он подошел к журнальному столику и, присев на корточки, взял простой карандаш и размашисто, по диагонали, написал на оборотной стороне: «Арминэ-джан, я всегда знал о твоем детском отношении ко мне, но я предполагал, что у тебя это должно было давно пройти. Если ты сама трезво подумаешь, то поймешь, что это всего лишь наивная романтичность. У меня своя жизнь. Ты знаешь, что я никогда не смогу сделать того, о чем ты просишь».
Раскрасневшийся, дрожа всем телом, с папкой документов и сложенным листком в руке, Давид спускался по лестнице к своей машине, и впервые за пару лет как бросил, ему вдруг дико захотелось курить. Он не пытался разобраться в природе охватившего его волнения, так как она была слишком проста: дело в Агнессе. Он уже видел себя разговаривающим с ней об этом, обсуждающим что делать и как поступить, но разум подсказывал ему, что это категорически исключено. Человек, с которым Давид готов наиболее охотно делиться всеми своими переживаниями и проблемами, к сожалению, - или к счастью, – является одновременно предметом его глубочайшего и серьезного чувства, породившего отношения, которые он никак не готов подвергать какому-либо риску. К счастью, машина Арминэ стояла на прежнем месте, и Давид смог просунуть листок на водительское сиденье через щель в окне передней дверцы. И, хотя нужно было ехать по делам в иммиграционную службу, больше всего на свете Давиду хотелось бы сейчас встретиться с Агнессой, - просто увидеть ее и поболтать ни о чем.
- Котенок, что ты будешь пить?- спросил я.
- Здесь делают мохито? – обратилась она к бармену.
- К сожалению, нет, мы коктейлей не делаем.
- Вот как...
- Может быть, возьмешь пива, как и я, котенок?
- Нет, я не люблю пиво.
- Тогда красного вина, или белого? – предложил бармен, почему-то хитро подмигнув мне.
- У вас есть мартини?
- Конечно!
- Тогда мне яблочный.
Когда пришло время платить, я заметил, что котенок полезла в сумку.
- Вы принимаете только наличные? – осведомился я для верности.
- Нет, можно и кредиткой, - ласково улыбнувшись, ответил бармен.
- Вот как, - значит, давненько я здесь не бывал, - и я полез в карман, заметив одновременно, что котенок захлопнула сумочку.
- На самом деле, мы всего полгода назад стали принимать платежи кредитками, - бармен кокетливо прищурился мне, переведя затем заносчивый взгляд на котенка.
- Это и есть «давненько», - я, схватив свое пиво, обнял котенка за плечо и мы направились в дальний угол бара, присев на черный кожаный диванчик, протянувшийся по всему периметру темного и совершенно безлюдного в этот час помещения. Поставив свои напитки на столик, - я удивляюсь, как ей удалось не пролить ни капли из этого широкого конусообразного, переполненного до самых краев бокала с пьяной вишенкой внутри, - мы тут же, без каких либо предисловий, принялись целоваться, - будто репетировали эту сцену раз пятьдесят. Я уверен, что если бы производилась видеосъемка, то запись не имела бы ни единой погрешности.
- Сними это, - я слегка приспустил на ее плече вязаный жакет, и она охотно избавилась от него.
- Впрочем, тебе это мало чем поможет, Принц, - шептала она, не отрываясь при этом от моих губ, - как видишь, я одета прилично.
- Значит, я проделаю себе путь снизу, - и я полез обеими руками под ее плотную блузу, нащупав на редкость нежную, шелковистую кожу на ее спине.
Глухо взревев от нахлынувшего восторга, я, кажется, потерял голову и, подхватив ее бедра, ловко усадил ее на себя, спиной ко мне. Выгнувшись как кошка, она запрокинула голову и стала пытаться достать мои губы своими, но я в это время активно покрывал поцелуями ее спину, задрав ее блузу до затылка. Мы оба не сразу заметили, как подле нас возник черный вышибала. Ему пришлось несколько раз произнести слово «сэр», прежде чем я оторвался от своего дела и обратил на него внимание.
- Сэр, я пришел Вам заметить, что Вы очень близки к тому, чтобы покинуть наше заведение.
Соскочив с меня, котенок произнесла, что сожалеет, уселась рядом и принялась приводить в порядок одежду. Я же, не в состоянии что-либо говорить, лишь кивнул в ответ и стал машинально стряхивать со своих колен неизвестно что. Повернув голову вслед удаляющемуся вышибале, я успел заметить победоносный взгляд бармена.
- Ты привел меня в монастырь, Принц?
- Это все потому, что мы тут одни, котенок. Будь здесь куча народу, поверь мне, никто бы не обратил на нас внимания.
- Что же делать, Принц?
- Ничего, котенок, продолжаем целоваться, просто задействуем самоконтроль.
- Я ненавижу самоконтроль.
- Ах ты непослушный котенок! – я принял разгневанную мину и, одной рукой слегка приподняв ее над подушкой, звонко шлепнул другой рукой по обтянутым джинсами ягодицам. – Это тебе второй удар из семидесяти положенных.
- Снова ты меня бьешь? Я разве не говорила тебе, что...
- Помолчи, котенок! – и я снова прильнул к ее губам, потом к шее, потом к плечам, пока не наткнулся губами на ее дурацкий свитер. В эту минуту мне пришла в голову мысль, которая заставила меня схватить ее за волосы на затылке и повернуть к себе лицом.
- Ты ведь встречаешься с кем-то, котенок? Не поверю, что ты воздерживалась все эти месяцы, что мы в переписке.
- А ты, Принц?
- Это другое. Я могу встретиться с тонной девушек, но у меня не пропадет при этом желание увидеть тебя. Ты же, если встретишь кого-то поближе, уже не захочешь больше меня видеть! Отвечай на вопрос.
- Но я ведь здесь...
- Это случайность, потому что у тебя были дела в Фуллертоне! Не увиливай и ответь на мой вопрос.
- Что? Какой вопрос?
Моя рука на ее затылке усиливает хватку и теперь я вижу только ее шею и линию подбородка. Она даже не пытается высвободиться, а только глухо смеется.
- Встречалась ли ты с кем-то во время нашей переписки, и да поможет тебе Бог, если ты и сейчас попытаешься уйти от ответа.
Продолжение следует
Если б задача так просто решалась, понимаете.... армЯнское радио.... этим бы не занималось!(с)(:))