Юлия 21 июл 2009, 23:18
Душанбе...
Эта история довольно длинная, так что придержи, о читатель, верблюда своего нетерпения, спрячь в хурджин шило любопытства и внимай не торопясь, ибо в этом рассказе есть и тысячелетний чинар, и пение горных птиц, и горное озеро, и дикий урюк над горным озером… Нет в рассказе джинов и прочих злых духов, но да простит великодушный читатель мне это отступление от канонов приличествующей случаю восточной сказки, ибо в этом рассказе – все правда, и это столь же верно, как то, что снег в горах милого моему сердцу Памира в лучах рассвета становится нежно-розовым, словно щеки юной пери, зардевшиеся от песни влюбленного в нее.
Много лет назад, еще задолго до моего рождения, моя матушка, бывшая в ту пору выпускницей педагогического института, попала по распределению работать в солнечный Таджикистан, в город Душанбе, столицу этой южной республики. А если точнее – то не в сам Душанбе, а в кишлак (деревню на таджикский манер) Хайронак в четырех километрах от стольного города. Прожив там три положенных года, моя мать вернулась в Ленинград, вышла замуж, родила меня, мою сестру… ну и жизнь текла своим чередом. От трехгодичной ссылки остались: привычка к зеленому чаю (а мне эта любовь, видно, по наследству от матушки досталась), воспоминания о горах, покрытых тюльпанами в мае, верблюжьих колючках, гюрзах, сборе хлопка под палящим солнцем в сорокаградусную жару и умение феерически торговаться на рынках на таджикском языке с уроженцами Таджикистана и Узбекистана, коих моя матушка безошибочно выделяет из общей массы смуглых детей юга, продающих персики, абрикосы, дыни и прочие плоды востока.
А подруга матушки, с которой они вместе угодили в солнечный Душанбе, так и осталась там жить, вышла замуж (за русского, конечно), родила троих детей, и в письмах тосковала о нормальной зиме, белых ночах, клюкве и чернике, сосновых борах, о полноводных реках и озерах…
И вот, когда мне было лет четырнадцать, матушка решила навестить подругу, купила билеты на самолет. И через 9 часов полета над необъятной страной, называвшейся СССР, вышли мы с мамой из самолета под знойным июльским солнцем Таджикистана. Впечатления от азиатской республики были просто ошеломляющими, настолько уклад тамошней жизни был непохож на все виденное ранее.
Один базар чего стоил! Груши, через которые виднелись косточки; благоухающие медом дыни; тончайшие ароматные лепешки; персики с подрумяненным боком, покрытые нежным пушком; персики, которые именовались лысыми или гладкими (ныне этот сладчайший плод продают неверные под именем нектарина); арбузы, лопавшиеся от спелости; вареные орехи в меду; зелень бесконечно ароматная; виноград черный, синий, кишмиш, дамские пальчики, золотой и еще один Аллах ведает скольких сортов… Сидящие в чайханах старики в чалмах с пиалами в почерневших от времени ладонях, смуглые девушки с газельими глазами с сотнею косичек под нарядными тюбетейками, крикливые толстые женщины в платьях и шароварах, развешивавшие белье во дворе многоэтажек в центре города – это было безумно ново и интересно.
А через неделю моя матушка решила сходить в кишлак, где почти двадцать лет назад учила русскому языку черноглазых детишек дехкан. И в пять утра, пока не начало палить яростное солнце, мы двинулись пешком по горной дороге. Четыре километра – это по карте недалеко, а по извилистой тропе – и далеко, и тяжело, тем более что по горам. На полпути к Хайронаку стоял (да и поныне стоит, наверное) кишлак Киблаи, где, измученные и умирающие от жары, мы постучали в дверь в глухом глиняном заборе, дабы попросить напиться воды. И угодили прямиком на таджикскую свадьбу! Тут нас усадили за стол… простите, за дастархан, накормили до отвала восхитительным пловом, напоили зеленым чаем с кусковым сахаром в огромных прозрачных головах, затем снова начали кормить – теперь уже шашлыком… и так часа три. Кстати, за столом мама и я были единственными женщинами. Ну не принято у них там женщин за стол… за дастархан сажать вместе с мужчинами! К гостьям из самого Ленинграда, тем более одна из них муалима (учительница) это, понятное дело, не относилось.
Гостеприимные жители кишлака выделили гостьям арбу с запряженным в нее ушастым серым ишаком и мальчика, который должен был доставить их в Хайронак, и с комфортом мы отправились продолжать свой путь по горной дороге над ущельями. И вскоре прибыли к цели своего путешествия. И зашли в дом Нарзулло, бывшего ученика моей мамы, где мать узнали, безмерно обрадовались и снова начали кормить. Собственно, никаких особенных приключений больше не произошло, и если читателю неинтересны особенности быта таджикских дехкан, он смело может сберечь несколько минут своего драгоценного времени.
В доме Нарзулло жил сам Нарзулло, его жена Фатима, плохо говорившая по-русски, какие-то старухи и старики сидели во дворе, по двору бегали многочисленные ребятишки. Когда мама спросила своего бывшего ученика, сколько у него детей, ответ последовал такой: «А, муалима, было не то пятнасать, не то шеснасать, живы остались не то семь, не то восемь. Я точно не помню, жена спроси!» Соседская девочка, моя ровесница, долго заглядывала в калитку тайком, блестя черными раскосыми глазами. Потом подошла робко, мы познакомились (разговор, правда, трудновато клеился, потому что Гюльчехра по-русски мало знала). Указывая на коротенькое белое летнее Танькино платье, маленькая таджичка спросила: «А вам так разрешают старшие ходить?» Сама она была в длинном платье, в шароварах, а на голове у нее красовалась тюбетейка, расшитая немыслимо красивыми орнаментами. Эту тюбетейку Гюльчехра подарила мне на память, и до сих пор я иногда достаю ее из шкафа и любуюсь на вышитые шелком узоры.
Чуть выше кишлака рос древний чинар, по словам жителей, ему было около тысячи лет. Может, и не тысяча, но обхватить его было возможно лишь восьми человекам, взявшимся за руки. А кругом кишлака были горы, покрытые на вершинах снегом, горы, выжженные яростным солнцем, пожелтевшие от зноя, и лишь ущелье на склоне горы густо заросло терновником, какими-то кустами, диким урюком. В глубине же ущелья было, по словам Гюльчехры, озеро, и я с новой подругой отправились к этому озеру, ибо под палящим зноем мысль о том, что можно окунуться в прохладную воду, была весьма заманчива. Через полчаса продираний через заросли терновника мы добрались до цели. Озеро оказалось заводью в ручье, два на три метра. А вода в нем была прозрачная до синевы и ледяная, как будто никогда солнце не грело на свете. Поплескавшись в «озере», мы пошли наверх к кишлаку, и по дороге снова стали чумазыми и изодранными.
Спали в доме на полу, на одеялах (или как они там называются), спать так было непривычно, поэтому проснулась я еще до света и вышла на улицу. Я стояла и смотрела на темные-темные в ночной мгле горы, лишь на вершинах которых угадывались шапки вечных снегов. И тут по самой высокой горе сверху вниз побежал розовый свет, и снег не вершине стал розово-белым! Соседняя гора светлела под лучами восходящего солнца, тени стремительно сползали в ущелья, прямо на глазах из темных громад горы становились победно-сияющими… И ничего более торжествующе-радостного я в своей жизни не видела, поэтому запомнила на всю жизнь.
Проснулась жизнь в кишлаке, хозяйки пошли доить тощих низкорослых коров, овцы заблеяли, закричал где-то ишак, вышли копаться в пыли куры и цесарки…
К вечеру этого дня мы с мамой вернулись в Душанбе, а еще через неделю вышли из самолета в Ленинграде, где шел мелкий дождь, а на термометре было плюс шестнадцать. От поездки в Душанбе остались привезенные персики и дыни, тюбетейка, коробочка с хлопком, глыба сахара. И воспоминания о рассвете в горах, о бегущих по склону горы вниз, в ущелья черным теням и сменяющему тени победному сиянию света. Так и всегда в нашей жизни – черные тени уходят, и яркий свет заливаетвсе кругом, надо лишь впустить этот свет в свою жизнь, стоя на вершине горы.
Да простит читатель нерадивого рассказчика за столь долгое отступление! Итак, закончен пролог нашей истории, отпусти узду нетерпения своего скакуна и поспеши насладиться сколь невероятной, столь и поучительной историей из жизни Меня.
Мне было года двадцать четыре, кажется. Ну да, точно, потому что с момента памятной поездки в Душанбе прошло ровно десять лет. К тому времени я была вполне счастливой матерью и женой. Жила я там же, где и ныне – на Просвете, всего в трех автобусных остановках от материнского дома. Супруг работал на скорой помощи, работа тяжелая, сутками, Я ждала его утром с работы, как и подобает преданной супруге, с горячим обедом, тихая и покорная. И вообще все было хорошо.
Правда, уж не было на карте страны СССР, не было пятнадцати республик-сестер, не летали авиапочтой письма в Душанбе, мамина подруга убежала оттуда с тремя детьми во время развала Союза. И не было города Ленинграда, а город уже назывался Санкт-Петербург, а проще – Питер.
Стояло лето – редкие для Питера жаркие дни. Лето, лето, тополиный пух, запах клевера и шиповника в Озерках. Муж должен прийти с суток, мама на даче, дочка там же, с мамой – жизнь прекрасна!
И тут звонит телефон. И мамина соседка Ольга взволнованно говорит, что на лестнице в парадном сидят два сильно загорелых человека в тюбетейках и всем, кто интересуется, что они тут делают, говорят, что они приехали в гости к своей сестре Вере. И если они еще немного так посидят, то жители, запуганные рассказами доблестных средств массовой информации, вызовут милицию, и если эти два человека действительно знакомые моей мамы, то надо срочно принимать меры к тому, чтоб на лестнице они уже не сидели, иначе им сильно не поздоровится.
Ничего толком не поняв, я тем не менее сорвалась с места и поехала к маме (напоминаю, сама мама была тем временем на даче). Приехав и зайдя в подъезд, я и правда увидела двух испуганных таджиков в поношенных, но приличных пиджаках, старомодных ботинках и тюбетейках. В общем, это был Нарзулло и его родственник Абдухалик, которые невероятно обрадовались моему появлению Они рассказали, как добирались в гости на автобусах до Волгограда, а потом оттуда на поезде. Как ночевали на вокзале, как из забрали в милицию и отобрали и деньги и гостинцы, которые они везли…Ехали они в общей сложности дней пять. Я вздохнула, улыбнулась и повезла их к себе домой. Тихо улыбаясь, Нарзулло с Абдухаликом радостно приняли выданные им полотенца и пошли по очереди в ванную смывать с себя пятидневную дорожную пыль. А я тем временем стала искать, чем бы накормить нежданных гостей. Ну чай-то зеленый в доме был, и даже пиалы были. А вот из более сытных продуктов – исключительно свиная ветчина, и мясо в морозилке тоже только свиное. А свинину мусульмане (коими являлись мои гости) не едят, и я прекрасно об этом знала. Поэтому срочно кинулась звонить в дверь к соседке, спрашивать, нет ли у той в долг курицы. Курица нашлась, была мне милостиво выдана, затем разделана и срочно изжарена, к ней отварен рис, заварен зеленый чай в огромной чайнике – и вот вымытые гости сидят в креслах в комнате, намотав на головы полотенца на манер чалмы, едят курицу с рисом, запивают все это чаем. И рассказывают о своей жизни, о детях, которых я и не помнила, о женах, о родне…
И тут звонит телефон. И мой муж, который в тот период времени как раз менял работу, который утром сменился с суток, просит привезти ему на ПЕтроградскую какие-то документы (диплом и еще что-то). И верная и порядочная жена, которая да убоится мужа своего, собирает указанные бумажки и несется к супругу. А гостей куда? Ну не гнать же их, ей-ей! Гости так и остаются сидеть перед телевизором с чайником и пиалами.
И вот документы привезены, отнесены куда надо, мы с мужем зашли в кафе, попили кофе и возвращались домой.
Небольшая ремарка: мы муж работал на скорой помощи. То есть он отработал сутки, потом еще до 12 дня бегал по делам - угадайте, с каким желанием они шел домой? Конец ремарки.
И вот они вернулись домой, и супруг открывает дверь квартиры в предвкушении долгожданного падения на диван и мгновенного сна. А я - как на грех - зацепилась буквально на две минуты языком с той самой соседкой, у которой утром одолжила курицу. Войдя в дом через эти две минуты, я застала сцену, которой позавидовал бы и автор «Ревизора».
А вы бы как себя почувствовали? Вот представьте себе на секунду. Вы приходите домой после адской работы, влекомые одним желанием – упасть и уснуть. И в своем доме, в своей комнате (да, это ваша комната, и диван ваш в ней, и кресла), на своем ковре (да, на своем, подаренном на свадьбу! Это точно ваш ковер!) вы видите двух людей сугубо восточной внешности, в чалмах и с пиалами в руках. И эти люди одновременно оборачивают к вам свои загорелые и улыбчивые лица и хором говорят: «Салям аалейкум!» Вот вы – что бы вы подумали?
Вот и супруг застыл в изумлении, оглядываясь по сторонам в желании удостовериться: а точно ли к себе домой он попал? И лишь после торопливых моих объяснений он пришел в себя. А как долго и занудно выговаривал он мне за то, что оставила в доме незнакомых практически людей – про это я рассказывать не буду. Сами догадаетесь.
Все утряслось, гости из Душанбе пробыли у моей матери неделю, потом были отправлены обратно в Душанбе. И закончилась на этом очередная история обо мне, моей достославной семье и моей бестолковой жизни.
Благословен, кто подает, но пуще
Благословен даянье не берущий.
PS. Как там без нас Володька...
PPS. Ну, Катька, погоди!